На прошлой неделе завершилась очередная Франкфуртская ярмарка. Эти наблюдения — своего рода пометки на полях той кипы каталогов и визитных карточек, которая обычно перегружает издательские чемоданы по пути домой. Нечто вроде компенсации платы за перевес на франкфуртской таможне.

На первый взгляд все было как обычно. Если ты во Франкфурте в одиннадцатый раз, то тебя не смутят, как смущают новичков, никакие «топ-ньюз» вроде нынешней основной темы экспозиции — «Электронные книги». Нужно понимать, что оргкомитету необходимо все время быть «в тонусе» и держать хвост по ветру. На этот раз хвост (e-books) в очередной раз попытался вильнуть собакой, но, похоже, ничего из этого не вышло. По крайней мере ни с одним издателем я на эту тему не говорил. Всех по-прежнему волнует не столько вопрос о causa materialis (то, из чего сделана книга, ее, так сказать, вещественный носитель), сколько проблемы causa formalis (где, черт подери, тот новый роман, над страницами которого будут обливаться слезами миллионы читателей), causa efficiens (где этот новый АВТОР, маг-чародей, непременно highly promotable, который этот роман уже написал или вот-вот напишет) и, самое нервное и важное, causa finalis (зачем вообще ВСЕ это нужно: миллионы все хуже и хуже продаваемых книг; душные ангары с отвратительным кофе, где ведутся бесконечные переговоры не о литературе и пронзительном счастье от встречи с той единственной — ТВОЕЙ — книгой, а о «маркетологии» и «таргет-группах»; вымученные улыбки агентов и издателей на презентациях в гостинице «Франкфуртер-хофф» — настоящем, а не формальном центре ярмарки и т.д. и т.п.).
Эта ярмарка, как, пожалуй, ни одна из прежних, обнаружила растерянность книжников перед лицом вовсе не «электронной угрозы», а бессмысленности всего сущего. И в тот самый миг, когда эта угроза овладела умами, многие, я думаю, почувствовали невероятное облегчение. Когда нет одного на всех смысла или — что в случае книжного мира то же самое — одного на весь мир МЕГАСЕЛЛЕРА (как «Гарри Поттер» или «Код да Винчи»), становится легче на душе и открываются новые горизонты. Можно сказать, что главной тенденцией этой ярмарки стало ясное осознание того, что главная тенденция отсутствует и есть множество сценариев развития книжного мира.

Условные «тренды», конечно же, остались, просто не следует относиться к ним теперь с абсолютной серьезностью.
Тренд первый: отсутствие мегаселлера (см. выше) и, главное, сдвиг издательского мышления и проектирования от поиска мегаселлеров к логике андерсеновского «длинного хвоста» (множество книг вместо единого книжного блокбастера).
Тренд второй: новый регионализм. Под этим подразумевается интерес к малому, в том числе и к литературам «малых» стран — Албании, Румынии, Афганистана и др. «Малое» означает «малоизвестное», случайное, незаметное, периферийное, происходящее не из традиционных «больших» литературных стран типа США или Франции. Почетным гостем ярмарки в этом году была Турция, и вся турецкая экспозиция, казалось, строилась под девизом: «Что вы все заладили: Памук, Памук — смотрите, сколько у нас интересного и без всякого Памука!» «Новый регионализм» — это растущий всемирный интерес к афганцу Халеду Хосейни; обсуждавшееся на ярмарке вручение Букеровской премии индусскому прозаику Аравинду Адиге; реакция агентов и издателей на нашего грузинского автора Зазу Бурчуладзе; общая одержимость современной египетской прозой; предсказания, что следующую нобелевку получит живущий в США великий румын Норман Манеа (русских переводов нет); роман болгарского автора Мирослава Пенкова, готовящийся к изданию в снобском нью-йоркском «Фаррар, Штраус и Жиру», и многое, очень многое другое.
Тренд третий: очень большие ожидания связываются многими издателями со сферой high fiction (высокой прозы) и narrative non-fiction. Последний представляет собой почти неизвестный у нас (за редким исключением вроде эссе Иосифа Бродского или документальной прозы белорусской писательницы Светланы Алексиевич) жанр высокохудожественной документальной или эссеистической прозы или, скажем, качественные травелоги в духе «Путешествий по Армении» Андрея Битова. В условиях мирового экономического спада многим издателям стало ясно, что именно эти жанры — в отличие от pop-fiction — в наименьшей степени подвержены колебаниям рыночной конъюнктуры и будут востребованы всегда, везде и на любых носителях.
Тренд четвертый: продолжающиеся «слияния и поглощения» и — параллельно — нарастающее разочарование в традиционных формах слияния и концентрации управления компаний в одних руках (голове). Ищутся и находятся новые формы укрупнения, когда, например, малое издательство не просто растворяется в большом как его «инпринт», а становится его миноритарным акционером — со всеми вытекающими отсюда новыми правами, возможностями и обязанностями. Оказывается, большое издательство часто не меньше нуждается в малом, чем наоборот: у малого издательства новый взгляд на редакционный портфель, новые читатели, другая пресса, свои, зачастую очень продвинутые, дистрибьюторские сети и т.п.
Тренд пятый: топ-менеджеры крупных компаний все больше страдают от «переменеджирования» — от идиотизма «проектов», «рыночных механизмов», «снижения рисков», «показателей прибыли» и прочего. Все понимают, что это путь в никуда и книга на этой территории просто не выживет. Более того, она даже не сможет родиться, как не родится «из духа рынка» хоть что-то, имеющее гуманитарное, человеческое измерение (а ведь именно оно и определяет нашу все еще теплящуюся любовь к книгам и чтению, не правда ли?). Всем менеджерам хочется чего-нибудь подушевнее. Ну и денег при этом, разумеется... Это противоречие современного книжного мира отражается в двойственности самого франкфуртского проекта, рассматривающего выставку одновременно как великую бизнес-вселенную и место, где все еще разбиваются сердца истинных книгоманов. Сама эта коллизия почти буквально повторяет знаменитую любовную драму Фауста и Маргариты, которая, если верить местной легенде (а Гёте в нее поверил), имела место в получасе ходьбы от главного павильона Buchmesse. Сегодня здесь начало шумной торговой улицы, а возле здания тюрьмы, где разыгралась сцена безумия Гретхен, одна из самых драматических в мировой литературе, теперь есть уличное кафе с плохим немецким кофе.

Вспомним, что Фауст, влюбившийся в Маргариту, не пожелал остановить именно это мгновение и предпочел внезапно обретенному сокровищу капитал собственной «негативности», своего автономного — всеобщего — духа.
Вообще, Франкфурт традиционно считается скучным городом — такое впечатление, что в нем живут одни менеджеры и банкиры. К тому же именно во Франкфурте печатаются все бумажные купюры евро, что также не добавляет ему привлекательности. Однако именно здесь разыгрываются, помимо сцены из «Фауста», еще несколько ключевых сцен современной литературной классики. В частности, в уже упомянутом отеле «Франкфуртер-хофф» (бидермайеровском здании, чудом сохранившемся после бомбардировок города союзниками) происходит завязка романа «Признания авантюриста Феликса Круля» Томаса Манна. Эта книга дает ключ к пониманию Франкфурта как идеального места для осознания всевозможными парвеню своей неполноценности перед лицом переполненного деньгами и роскошью города.
Сегодня в отеле «Франкфуртер-хофф» на время ярмарки поселяются самые знаменитые и богатые издатели мира. Здесь они назначают своим партнерам buisness-talks, здесь проходят самые роскошные презентации и издательские вечеринки. В отеле вы можете встретить всех книжных знаменитостей мира — писателей, издателей, агентов. Вот они сидят в роскошной обуви, овеваемые запахами дорогого парфюма, и обсуждают будущее читающей вселенной... В 2003 году уже сильно нетрезвый Кристиан Крахт (кстати, действие главы «Четыре» его романа Faserland разворачивается в этой же гостинице) предложил мне разбить дорогую мраморную столешницу в одном из презентационных залов Frankfurter-hoff, и я трусливо отговорил его от этой революционной затеи.
События в современной литературе во Франкфурте лучше всего отслеживать не на издательских стендах (здесь царит дух тотального издательского эгоизма, типа: все, что мы издали в этом году, шедевры), а за столиками в LitAg — агентском центре — или за стаканом вина в кафе с журналистами, экспертами и критиками, если таковые есть среди ваших знакомых. Здесь, впрочем, понимаешь, что Франкфурт — не самое лучшее место на свете для понимания литературной карты мира. Все-таки этот грандиозный книжный супермаркет нацелен больше на продажи и рейтинги, чем на литературные откровения.

Поэтому в заключение осмелюсь предложить свой собственный «франкфуртский рейтинг».
Самое неприятное новшество: ярмарка с этого года объявлена зоной, свободной от курения, и если вы курите, то почувствуете себя здесь настоящим маргиналом.
Самый красивый национальный стенд — Латвии. Латыши сделали его из гофрированного картона, очень приятного на ощупь и дико стильного.
Самый впечатляющий стенд — китайский. Прямо Sity of Quartz какой-то: все белое и металлическое, залитое ярчайшим светом сотен ламп. Вежливые китайцы-стендисты похожи на продавцов из обувного супермаркета с их вечным Can I help you?. В перерывах они едят одинаковые обеды в пластиковых контейнерах, и всё на страшном «позитиве».
Самое правильное информобеспечение национального стенда — у румын, предлагающих всем интересующимся выпуски английских переводов современной румынской литературы (Contemporary Romanian Prose), и у турок.
Ну а что с российским стендом? Наши-то как? Раскрашенный, как обычно, в тона «красный — голубой — белый» русский стенд был увенчан огромной фотографией улыбающегося главного писателя и читателя страны Дмитрия Медведева, снятого в момент задушевной беседы с «руководителями отрасли» — Сеславинским и Григорьевым. Многие издатели отказались выставляться на национальном стенде и отселились куда подальше. Например, «Новое литературное обозрение» сбежало в павильон №4 к ученым, где и обреталось с миром в окружении микробиологов и специалистов по новейшим медицинским технологиям. Там относительно тихо и несуетно. Даже АСТ отселился в шестой павильон — поближе к китайцам (чтобы подчеркнуть свою «международность», наверное).
Уезжая с выставки, неминуемо попадаешь на франкфуртский вокзал — Hauptbahnhoff. Где-то здесь, в шумных переулках с цветными лицами и запахами пережаренных кебабов, гибнет герой памуковского «Снега» — одинокий странник, оторвавшийся от своей родины, но так и не свыкшийся с жизнью в другом мире, так и не получивший убежища в этом всемирном супермаркете культуры.

Александр Иванов
Источник: http://www.openspace.ru/literature/events/details/5614/

Еще по теме:

• Восемнадцать вызовов современной литературе
• Борис Куприянов: «Человек может мыслить просто так…»
• Илья Ларин: «Авторское право сегодня — это абсурд»