Литературная критика: в поисках хороших текстов
На вопросы журнала "Иностранная Литература" отвечают отечественные литературные обозреватели: Лев Данилкин (“Афиша”), Григорий Дашевский (“Коммерсантъ-Weekend”), Елена Дьякова (“Новая газета”), Майя Кучерская (“Ведомости”), Лиза Новикова.
Лев Данилкин, обозреватель журнала “Афиша”
1. Cуществует ли у вас как у рецензента очерченная территория: рецензировать только отечественное? только поэзию? только публицистику и т. п.? Совпадает ли эта территория с вашими собственными предпочтениями в литературе?
По-моему, нет. Насколько я понял, мне платят деньги за то, чтобы я искал хорошие тексты: поэзию, романы, комиксы, науч-поп, - без разницы, хоть кулинарные книги. Другое дело, что с иностранными книгами ты можешь воспользоваться экспертными заключениями других людей, а с отечественными - нет, тут надо самому принимать решение, и поэтому, кроме компетенции, здесь включается азарт. Ну и, в конце 90-х - начале нулевых, когда вал импорта явно - и несправедливо - душил отечественного производителя, я нарочно подыгрывал русским книгам, даже если они были очевидно слабее иностранных; как Хоттабыч штанги раздвигал в воротах. Сейчас такого рода протекционизм уже не требуется; более того - дела в русской литературе обстоят лучше, чем когда-либо.
Мои приватные предпочтения - биографии очень странных людей, я даже не хочу называть имена этих существ, потому что они все равно либо никому не известны, либо вызывают у нормального человека аллергическую реакцию; к сожалению, это не то, что можно рекомендовать широкой публике.
2. Почему, на ваш взгляд, публицистику у нас рецензируют реже, ведь известно, что в мировой литературе она занимает гораздо большее место?
Если под публицистикой подразумевать non-fiction вообще: науч-поп, биографии, травелоги и журналистские расследования, - то потому, что здесь всякая история фальсифицирована гораздо больше. Соответственно, этот сектор словесности по естественным причинам просто не мог развиваться теми же темпами, что внутри англо-американской ситуации. Русский fiction, да, всегда конкурировал с западным на равных и даже, были времена, подавлял тамошний; а non-fiction - нет. Нет традиции - поэтому и интерес меньше. Хотя сейчас люди только распробовали таких авторов, как Гладуэлл, Наоми Кляйн, Доукинз, а, однажды приучившись читать такие книги, остановиться трудно. Я стараюсь сейчас составлять рубрику таким образом, чтобы хотя бы одна книга из четырех-пяти была публицистической, это своего рода квота.
3. Рецензируете ли вы переводные книги? Если да, различаются ли подходы к отечественным и зарубежным авторам - скажем, как приходится представлять писателя: вводить контекст, указывать литературное направление, характеризовать другие известные или, напротив, оставшиеся незамеченными произведения?..
Да, представлять автора - всегда мучение: пространство рецензии ограничено, а места на “вводные характеристики” уходит гораздо больше, - и приходится комкать мысли, поневоле быть поверхностным, ограничиваться парой общих замечаний, случайно выхваченных деталей.
Но неизвестных отечественному читателю авторов можно “найти” и среди иностранцев. Я когда-то обнаружил таким образом Бенаквиста: какое-то минское издательство выпустило его книгу в страшной обложке - и за много месяцев, пока она валялась в магазинах, никто, кажется, ни единого экземпляра не купил. А книга, между прочим, была “Сага”. Алена де Боттона я в свое время так и “нашел”; правда, он пока не прижился в России.
4. Что заставляет вас обратить внимание на вышедшую переводную книгу: статус бестселлера, присужденная премия, рецензии в зарубежных газетах или в Интернете, марка того или иного издательства, “серийность”, тема, имя переводчика - или ваше знание других произведений этого автора; его слава и так далее? Обращаетесь ли вы чаще к книгам известных писателей или к новым писательским именам?
Вы очень точно сами назвали практически все факторы.
На самом деле, я как читатель переводной литературы сформирован - раскрою карты - внутри той парадигмы, которую на протяжении многих лет задавала “Иностранка” (журнал, разумеется); именно та версия зарубежного литературного процесса, которая была представлена там, по сути, стала базой всех моих знаний на эту тему. Уже дальше мои вкусы определенным образом мутировали, но набор “главных” героев - вплоть до моего любимого иностранного писателя, Джулиана Барнса - взялся именно из журнала. Так что, собственно, сформированный журналом канон - и есть мой главный ориентир. Сознательно или бессознательно, я отыскиваю то, что ему соответствует - ну или, наоборот, очевидно из него выламывается.
У меня есть, впрочем, свои идиосинкразии. Я несколько “через губу” воспринимаю современную французскую литературу - но, разумеется, по-дилетантски: я не то что знаю, что она слабее, например, британской, просто мне так кажется, и я не хочу отказываться от этого своего предвзятого мнения; ну да, в конце концов, именно персональными заблуждениями мы ведь и отличаемся друг от друга.
5. Рассчитаны ли ваши рецензии на определенную аудиторию?
На людей, которые готовы экспериментировать с программой для чтения. Конечно, сегодня Барнс, завтра Проханов, послезавтра Зебальд, а потом графический роман - довольно странное меню, но все-таки оно лучше, чем проверенная диета из Мураками, Акунина и Фаулза.
6. Недавно в одной из газет встретилось такое утверждение: “Хорошо продаются только отрецензированные книги” - согласны ли вы с этим? Не значит ли это, что рецензии - один из способов рекламы?
Про то, какие книги хорошо продаются, - это, к моему глубокому сожалению, не ко мне; в мои обязанности не входит отслеживать резонанс на свои тексты. Однако, ничего не зная о том, какие книги хорошо продаются, я много знаю о том, какие не продаются вовсе. В этом смысле у меня богатый личный опыт: я являюсь автором “ворстселлера” - книги “Человек с яйцом”: на эту книгу было много рецензий, она попала в шорт-листы премий “Большая книга” и “Национальный бестселлер”, меня даже показали по телевизору - но ее никто не покупал. “Ergo, - замечаю я, - автора утверждения неправильно информировали, отрецензированные книги продаются плохо”.
7. Когда Синклеру Льюису присудили Пулитцеровскую премию за роман “Эроусмит”, он отказался ее принять в знак протеста против идеи лучшей книги года. Вас не смущает сама идея соревнования в культуре, расцветшая в наше время пышным цветом?
Плохой пример: Пулитцеровскую отказался - а Нобелевскую ничего, слопал.
А чем, собственно, так уж плоха идея делегировать кому-то - пусть даже сомнительным личностям - выбирать лучшее в условиях сверхизобилия, когда выбор - самое мучительное? Потом, что значит “в наше время”? А Марсий с Аполлоном не соревновались, что ли?
Да нет, на самом деле все могло быть гораздо хуже: слава богу, писателей еще не заставляют лупить друг друга на ринге - ради того чтобы литература, старомодный вид искусства, выглядела более “зрелищной” и “привлекала новую клиентуру”. Все-таки тут важно, что книги, да, сравнивают, но самих авторов не стравливают друг с другом. Пока не стравливают; книг-то становится все больше, и обычные способы отбора “самых главных” работают все менее эффективно.
8. Вас не пугает общепринятая сейчас практика непременной легкости чтения, книги как части индустрии развлечений, которая действует согласно принципу: каждая книга должна приносить прибыль? Может ли критик или книжный обозреватель стоять на других позициях и противостоять “цензуре рынка”?
В самой идее “легкости чтения” нет ничего дурного - пушкинские повести читать легко, и Пелевина легко. “Противостоять” рынку - заведомо проигрышная позиция; сейчас технология манипуляции потребителем развита настолько, что, пока вы будете стоять на других позициях, вам втюхают все что угодно, вы даже в сторону не сумеете отскочить. На самом деле рынок вовсе не требует от авторов писать плохо; рынок просто смотрит на ухудшение качества сквозь пальцы, позволяет писать плохо. А вот критик, справляющийся с задачей отфильтровывания хороших текстов от плохих, это - перефразируя Адама Смита - видимая рука рынка.
9. Книжный обозреватель и критик - это одна и та же профессия? Известно, что в прежние времена критик играл огромную роль в искусстве. Сохраняет ли критик влияние сегодня?
Непростой вопрос; мы ведь даже не знаем, бегемот и гиппопотам - это одно животное или все-таки нет, а с книжным критиком и книжным обозревателем все еще запутаннее. Что до “прежних времен”, то в прежние времена количество контента - то есть объем опубликованных произведений - было в миллион раз меньше, а критиков примерно столько же, сколько сейчас. Соответственно они могли не только “обозревать” - отбирать и оценивать, - но и указывать художникам, что можно и что нельзя, как надо и как не надо, формировать эстетику, гуртовать производителей контента; у них были возможности и время на то, чтобы плотно работать с небольшим количеством текстов - и “влиять”. Теперь, когда количество текстов/произведений искусства в мире растет экспоненциально и, чтобы все это продавать, придумали маркетинг, отношения критика и искусства неизбежно трансформировались. Главная задача критика - играть против маркетинга, игнорировать ангажированные мнения продавцов, самому фильтровать и отыскивать. Ни один критик сегодня (в России по крайней мере) не может перебить успех книги, которая по каким-то причинам сама по себе хорошо продается: сколько бы вы ни говорили, что Глуховский - посредственность, его деревянную прозу все равно будут мести с прилавков. Но критик может сделать так, чтобы о писателе, о котором никто слыхом не слыхивал, вдруг узнали - и начали читать. Критик не может уменьшить чьи-то продажи, но может - увеличить. В этом смысле, да, бывают влиятельные критики.
10. Как вы думаете, почему публикации в “толстых” журналах практически никогда не бывают предметом рецензирования? Представляют ли для вас интерес публикации в “толстых” журналах?
Почему нет? Прошли времена, когда в “толстых” журналах было нечто величественное или, наоборот, одиозное, когда напечататься в них было неслыханной честью или, наоборот, означало - осквернить себя, вываляться в “братской могиле”. Нет, журналы сейчас - это, по сути, ежемесячно обновляющийся сайт, на сайт этот, по историческим причинам, заходят много людей; если вам нужна аудитория - пишите и туда тоже.
11. Остается ли у вас время на “бескорыстное” чтение - для себя?
Нет. Но все равно быть литературным критиком - это dream job.
Григорий Дашевский, обозреватель “Коммерсантъ-Weekend”
2. Почему, на ваш взгляд, публицистику у нас рецензируют реже, ведь известно, что в мировой литературе она занимает гораздо большее место?
Наверное, пропорция рецензий примерно соответствует отечественному спросу. Точнее, так: большая часть невымышленных книг (non-fiction) у нас распределена по узким секторам, где любители военной истории читают свое, а любители эзотерики - свое, а вот общеинтересного non-fiction, предназначенного для того условного среднего читателя, к которому обращены например романы, издается действительно мало. (Может быть, исключение составляют только биографии). Издательства здесь просто следуют за обществом: non-fiction удовлетворяет желание общества знать подробности и подоплеку тех картинок, которые ему показывает телевидение, - а это желание у нас пока что довольно слабое, нам хватает самих картинок и возмущения ими.
7. Когда Синклеру Льюису присудили Пулитцеровскую премию за роман “Эроусмит”, он отказался ее принять в знак протеста против идеи лучшей книги года. Вас не смущает сама идея соревнования в культуре, расцветшая в наше время пышным цветом?
Если думать, что “Лучшая книга года” должна быть действительно лучшей, то есть если думать, что на конкурсах ищут правду, то такая идея, конечно, покажется странной и смутит кого угодно. Но ведь никто не верит всерьез, что на конкурсе “Мисс Вселенная” действительно ищут самую красивую девушку этой самой Вселенной. Все понимают, что конкурсы красоты - это просто такое мероприятие: для одних - работа, для других - развлечение. А с литературными конкурсами не всегда ясно, какая тут делается работа и кто тут развлекается. И если рабочие и развлекательные стороны литературных конкурсов будут очевиднее, то “Лучшие книги” перестанут нас смущать.
10. Как вы думаете, почему публикации в “толстых” журналах практически никогда не бывают предметом рецензирования? Представляют ли для вас интерес публикации в “толстых” журналах?
10. Кажется, в газете “Время новостей” журнальные публикации регулярно рецензируются наравне с книгами, так что “практически никогда” - это преувеличение. По-моему, причина здесь простая: рецензия в газете - это не сообщение о литературном событии, а совет потенциальному покупателю - надо ли покупать данную книгу или нет. Хорошо это или плохо, другой вопрос, но в большинстве изданий дело обстоит именно так. А отдельный номер журнала не воспринимается (и не подается) как отдельный товар. Поэтому и торгового совета по его поводу дать нельзя - значит, и рецензию писать незачем. Вроде бы рецензия на журнальную публикацию могла бы подразумевать другой совет - “пойдите в библиотеку и прочтите” или “пойдите на сайт ‘Журнальный зал’ и прочтите”, то есть совет, как потратить не деньги, а время, - но, видимо, считается, что такие безденежные советы люди получают друг от друга, а не с газетных страниц.
Елена Дьякова, обозреватель “Новой газеты”
1. Cуществует ли у вас как у рецензента очерченная территория: рецензировать только отечественное? только поэзию? только публицистику и т. п.? Совпадает ли эта территория с вашими собственными предпочтениями в литературе?
Нет, территории такой не существует: газета всеядна, и я - вместе с нею. Существуют скорее запретные зоны: “Новая газета” не рецензирует кулинарные книги (хотя они идут на издательский рынок бронеколоннами), почти не пишет о детективах и триллерах, совсем - о дамских романах. Хотя написать большой обзор “Дамский детектив как модель мира” было бы любопытно и небесполезно.
2. Почему, на ваш взгляд, публицистику у нас рецензируют реже, ведь известно, что в мировой литературе она занимает гораздо большее место?
Полагаю, по той же причине, по какой слушатели лекций “Полит.ru” умещаются на втором этаже клуба “Bilingua”, мирно занимая половину одного из залов. Сколько душ пришло слушать Цфасмана (“Судьбы математики в России”) или Левинсона (“Средний класс и кризис”)? Никак не более восьмидесяти.
У нас, видимо, сейчас почти нет слоя людей, ощущающих личную интеллектуальную ответственность за настоящее и будущее России. Тем более за ближнее будущее мира. Нет и слоя студентов, планирующих когда-либо примкнуть к этой “элите ответственности”. Потому даже такие “горячие” публицистические книги как “Ярость и гордость” Орианы Фаллачи (при всей спорности позиции автора - и литературного качества текста) у нас проходят тихо.
Ни подробное свидетельство публициста, ни его интеллектуальный вызов читателю в РФ-2009, по-видимому, особо не нужны.
Пишу об этом с грустью: когда премия “Улисс” присылает свои списки номинантов, чуть не все аннотации в шорт-листах дразнят мое читательское любопытство.
3. Рецензируете ли вы переводные книги? Если да, различаются ли подходы к отечественным и зарубежным авторам - скажем, как приходится представлять писателя: вводить контекст, указывать литературное направление, характеризовать другие известные или, напротив, оставшиеся незамеченными произведения?..
Да - хотя и довольно редко. В “самых звездных” случаях писателя не надобно представлять: переводить и издавать стали быстро, путь Уэльбека или Тома Стоппарда вполне известен и нашей аудитории. В остальных - увы, газета лапидарна, контекст сведен к скороговорке.
4. Что заставляет вас обратить внимание на вышедшую переводную книгу: статус бестселлера, присужденная премия, рецензии в зарубежных газетах или в Интернете, марка того или иного издательства, “серийность”, тема, имя переводчика - или ваше знание других произведений этого автора; его слава и так далее? Обращаетесь ли вы чаще к книгам известных писателей или к новым писательским именам?
Статус бестселлера скорее пугает - и чем дальше, тем больше. Марки издательств (и российского, и “родного”), имя переводчика - да, это критерии.
Что касается знания зарубежных авторов... боюсь, у многих из нас (у меня во всяком случае) оно весьма неполно. Заметьте, в последние годы в России и нобелевских лауреатов начинают активно переводить и издавать после присуждения премии, но не до (исключение составляют Гарольд Пинтер и Орхан Памук). Помню, перед Парижским книжным салоном 2005 года, где страной-гостем была Россия, посольство Франции в Москве снабжало книжных обозревателей сборником статей французских критиков “Le roman fran” ais contemporain”. Я этот том прочла и поняла, насколько моя, на бегу созданная картина данного мира отличается от реальности. (По крайней мере от картины мира, созданной четырьмя почтенными парижскими критиками.)
Конечно, читатель переводной литературы весьма зависит от посредников. От переводчика, от издателя, от превосходящих сил книжного пиара и рекламы. Но, боюсь, это неизбежно.
5. Рассчитаны ли ваши рецензии на определенную аудиторию?
Если считать таковой до-сих-пор-вообще-читающих-книжки, то да.
6. Недавно в одной из газет встретилось такое утверждение: “Хорошо продаются только отрецензированные книги” - согласны ли вы с этим? Не значит ли это, что рецензии - один из способов рекламы?
Отчасти согласна. Хотя отлично помню, что двадцать лет назад было решительно не так, ergo - есть другие механизмы создания славы. Рецензия в любом случае, при любом устройстве книжного рынка - вешка, дорожный знак, призванный обратить внимание на... Так она и работает.
Мне кажется: пора искать подлинную оценку книги читающей публикой в “продажах второй, третьей, седьмой волны”. Когда вышел роман Алексея Иванова “Золото бунта” - да, о нем много писали, тем самым отчасти и продвигая новый текст. Но далее в игру вступила старая могучая сила - один студент говорил другому: “Полная чума!”
Рекламки в вагонах метро смыты года три назад - а “Золото бунта” продается, продается и продается. И этот эффект пиару уже не подвластен.
А сколько “бестселлеров месяца” после первой волны продаж легли на дно? Никто не вспомнит их через год. Остатки тиражей уйдут на лотки “Каждая книга - 40 рублей”. Но обязательно взбухнут новые пузыри типографской краски - того же качества.
7. Когда Синклеру Льюису присудили Пулитцеровскую премию за роман “Эроусмит”, он отказался ее принять в знак протеста против идеи лучшей книги года. Вас не смущает сама идея соревнования в культуре, расцветшая в наше время пышным цветом?
Пожалуй, нет. При существующем изобилии заглавий и малости тиражей, премия становится вехой... ну хоть какой-то. В отечественном театре премиальный институт как институт селекции работает лучше, чем в словесности (впрочем, там и выбор имен адекватней). И все же - всякая премия есть “золотой софит”, направленный на автора и его сочинение. И это кажется мне разумным.
8. Вас не пугает общепринятая сейчас практика непременной легкости чтения, книги как части индустрии развлечений, которая действует согласно принципу: каждая книга должна приносить прибыль? Может ли критик или книжный обозреватель стоять на других позициях и противостоять “цензуре рынка”?
Да, пугает. Да, может. Но каждая из этих тем требует целого трактата.
9. Книжный обозреватель и критик - это одна и та же профессия? Известно, что в прежние времена критик играл огромную роль в искусстве. Сохраняет ли критик влияние сегодня?
Нет, это разные профессии (хотя... чего-чего не отрецензировал труженик Белинский). О влиянии критика нынче я бы говорить не стала. Прежде всего я не вижу окрест критиков с личной эстетической программой, которую они формулируют и проповедуют. Да и литературных школ-направлений не вижу.
11. Остается ли у вас время на “бескорыстное” чтение - для себя?
Скорее уж - на бескорыстное перечитывание. Но это все проверенные товарищи: Диккенс, Лесков, Розанов...
Майя Кучерская, обозреватель газеты “Ведомости”
1. Cуществует ли у вас как у рецензента очерченная территория: рецензировать только отечественное? только поэзию? только публицистику и т. п.? Совпадает ли эта территория с вашими собственными предпочтениями в литературе?
Когда отечественный автор, работающий на поле высокой литературы, выпустил роман - это всегда событие. И не откликнуться на него было бы просто непрофессионально. Да и непатриотично. Поэтому я стараюсь писать про “наших” писателей всегда. Что до поэзии, то должна честно признаться, я не очень хорошо разбираюсь в современной поэзии. Мои вкусы и пристрастия - плавно перехожу к последнему вопросу - лежат в гораздо более раннем времени, я очень люблю Мандельштама, кое-что из Цветаевой, обэриутов, да мало ли, неважно, просто с современными поэтами мне тяжело. К тому же газета “Ведомости”, в которой я служу, рассчитана на публику, которая поэзией не слишком интересуется, так что я вполне могу себе позволить любить Серебряный век. В прозе же моя самая давняя любовь - классика ХIХ века, то и дело урывками перечитываю и переслушиваю на аудиокнигах Толстого, Достоевского, Салтыкова-Щедрина.
2. Почему, на ваш взгляд, публицистику у нас рецензируют реже, ведь известно, что в мировой литературе она занимает гораздо большее место?
Потому что инструментарий для анализа публицистических книг практически не разработан. К тому же, чтобы рецензировать публицистику, надо уметь хорошо думать, быть специалистом в данной области, по сути, быть конгениальным автору. Не всем это по силам. Ну а еще человек, который покупает публицистическую книгу, и так знает, чего он хочет, ему не нужны путеводители и гиды. У нас интерес к публицистике обычно продиктован интересом к автору высказывания, к личности, стоящей за данной книгой. Посредник в этих отношениях не нужен.
4. Что заставляет вас обратить внимание на вышедшую переводную книгу: статус бестселлера, присужденная премия, рецензии в зарубежных газетах или в Интернете, марка того или иного издательства, “серийность”, тема, имя переводчика - или ваше знание других произведений этого автора; его слава и так далее? Обращаетесь ли вы чаще к книгам известных писателей или к новым писательским именам?
Всего понемногу. Важна и репутация издательства, которое не опускается ниже определенного уровня, и репутация переводчика, лучшие из которых тоже не позволят себе переводить совсем уж ерунду. Я доверяю вкусу издателя и переводчика. Премиальная история книги тоже учитывается, но лишь при условии, что речь идет о самых крупных наградах - Нобелевке, Букере, Гонкуре... И все же ни один из перечисленных критериев не является для меня определяющим. Всегда присутствует еще что-то, невидимое, на уровне интуиции и подсознания даже. Про одних писать хочется и интересно, без видимых причин. Про других - нет, даже если они трижды лауреаты и выпущены отличниками переводческого и издательского производства.
А что до известных и новых авторов - это особое счастье для рецензента открыть талантливого писателя, неизвестного прежде широкой публике, но случается такое крайне редко.
6. Недавно в одной из газет встретилось такое утверждение: “Хорошо продаются только отрецензированные книги” - согласны ли вы с этим? Не значит ли это, что рецензии - один из способов рекламы?
Не согласна. Рецензия, увы, никакая не реклама. Как самоубийственно это ни звучит. Хотя рецензия может повлиять на продажи, но незначительно и лишь в том случае, если она появилась в правильном месте и прозвучала “из правильных уст”. Но иные отрицательные рецензии для меня лишь повод приглядеться к разруганной книжке повнимательней.
И все же для продаж главное - система книгораспространения, дистрибуция. Скажем, издательство “АСТ” может себе позволить выпускать книги большими тиражами, потому что имеет десятки магазинов-филиалов по всей стране. Это очень просто, хотя для издательств, не имеющих таких возможностей, очень грустно. А рецензия... хорошая, я имею в виду, - это тонкое и высокое искусство, изысканная песнь своего для своих. Вовсе не ради продаж.
7. Когда Синклеру Льюису присудили Пулитцеровскую премию за роман “Эроусмит”, он отказался ее принять в знак протеста против идеи лучшей книги года. Вас не смущает сама идея соревнования в культуре, расцветшая в наше время пышным цветом?
Меня не смущает. Писательский труд - тяжкий. Писатель - по определению подвижник, который часы и часы проводит в одиночестве, в творческих муках; минуты вдохновения, счастья, прозрения - редки, писать хорошую прозу, даже если ты гений, долго и тяжело. И значит, никакая, даже самая престижная, премия не может быть достойной наградой за все эти муки. Но! Премия может писателя подбодрить, прошептать на ушко: не напрасно, не случайно... Оно, конечно: “Блажен, кто про себя таил / Души высокие созданья / И от людей, как от могил, / Не ждал за чувство воздаянья! / Блажен, кто молча был поэт...” Да, но слаб человек. Без общественного признания трудно. Я уж не говорю про то, что на литературные заработки у нас по-прежнему, как правило, не проживешь, а денежная премия - подспорье. При том что я сама терпеть не могу все эти нервозные испарения, которые источает любая премия, и вижу не хуже Льюиса, как велика в присуждении любой премии доля везения и роль случайных, не имеющих никакого отношения к литературе обстоятельств, и все же... Если премий, литературных состязаний много, у каждого автора шанс выиграть повышается, и значит, пусть будет побольше этих ужасных состязаний - по крайней мере до тех пор, пока не придумали других столь же действенных форм поощрения авторов.
8. Вас не пугает общепринятая сейчас практика непременной легкости чтения, книги как части индустрии развлечений, которая действует согласно принципу: каждая книга должна приносить прибыль? Может ли критик или книжный обозреватель стоять на других позициях и противостоять “цензуре рынка”?
Обычно критик и книжный обозреватель на других позициях и стоит. Ведь кто наши критики? Сплошь филологи. Их на филфаках учили любить слово, а не рынок, поэтому книжные обозреватели обычно очень щепетильно относятся к качеству рецензируемой книжки и книги легкие, условно говоря, детективы Донцовой-Дашковой, предпочитают не рецензировать. Что же до самой ситуации, в которой книга - развлечение на два-три часа, это факт, которому критик противостоять не в силах. Но в силах писатель. Вот он может создать не очередную жеваную промокашку, пусть и подслащенную, а Роман. Охотников же до серьезной, глубокой прозы по-прежнему много, так что пусть этой прозы будет побольше. Только таким и может быть противостояние “цензуре рынка”.
9. Книжный обозреватель и критик - это одна и та же профессия? Известно, что в прежние времена критик играл огромную роль в искусстве. Сохраняет ли критик влияние сегодня?
Профессия “книжный обозреватель”, по-моему, все еще не сформировалась. Можно провести тест и задать вопрос тем, кто пишет книжные рецензии в газетах, глянце, тонких журналах: кто вы по профессии? Уверена, что людей, которые ответят “книжный обозреватель”, назовут себя так не по должности, а по существу, окажется очень мало. Критиков пока чуть больше, но таких, которые оказывают влияние на литературный процесс, - тоже единицы. Можно соглашаться или не соглашаться с Андреем Немзером, но отрицать, что слово его имеет в литературном сообществе реальный вес, невозможно. Однако на этом список влиятельных критиков, пожалуй, и заканчивается. Потому что Лев Данилкин - может быть, и влиятельный, но никак не критик, а именно что рецензент, обозреватель, выхватывающий из книжного потока любопытные издания, их рекомендующий, но не пытающийся заниматься критикой - то есть исследовать литературный процесс.
Почему все это происходит, тоже известно. Не осталось формата, в котором критик сумел бы развернуться. Аналитическая художественная критика сегодня не востребована просто потому, что ей нет места в современном медийном пространстве. Аналитике нужен простор. Много страниц, мелкий шрифт. Словом, “толстый” журнал. Но в последнее время жизнь “толстых” журналов слишком уж маргинализировалась, чтобы быть местом для публикации актуальной и влиятельной критики. Вижу, что как раз об этом ваш следующий вопрос.
10. Как вы думаете, почему публикации в “толстых” журналах практически никогда не бывают предметом рецензирования? Представляют ли для вас интерес публикации в “толстых” журналах?
Да. Я по-прежнему люблю “толстые” журналы, по-прежнему вижу, как профессионально и талантливо работают их редакторы, по-прежнему понимаю, что публикация в толстом журнале обычно равносильна знаку качества, но не могу не ощущать, на каком-то почти уже инстинктивном уровне (что впрочем, подтверждается и цифрами тиражей), что время “толстых” журналов уходит, практически ушло. Просто потому, что читатель толстого журнала скорее принадлежит к старшему поколению, а значит, такого читателя все меньше. Жаль. Жаль - в силу собственной привычки к подобному чтению. Но это скорее факт моей личной биографии, для развития же литературы в целом особой беды я в этом неизбежном угасании не вижу. Тем более что полного угасания - я уверена! - не произойдет. Просто постепенно “толстые” литературные журналы превратятся в чтение для совсем уж узкого круга - по крайней мере такова судьба подобных журналов на Западе. Что ж, пусть “толстые” журналы читают только те, кому это действительно нужно.
11. Остается ли у вас время на “бескорыстное” чтение - для себя?
Увы! Совсем мало, практически нет. Но если вдруг и открываются такие временные окошки - всегда гляжу из них в сторону классики, и нашей, и западной, ХIХ и ХХ веков. Классика никогда не обманет.
Лиза Новикова, литературный критик
1. Cуществует ли у вас как у рецензента очерченная территория: рецензировать только отечественное? только поэзию? только публицистику и т. п.? Совпадает ли эта территория с вашими собственными предпочтениями в литературе?
В начале 2000-х рецензентов нередко попрекали тем, что они слишком много внимания уделяют иностранной литературе в ущерб отечественной. Но тогда казалось, что никакого смысла в самоограничении нет. Ведь гораздо интереснее писать и о российской, и о зарубежной прозе, отыскивать сходство и различия. Сейчас, когда рецензий как таковых становится все меньше, а литературное пространство все сужается, действительно начинаешь предпочитать разговор об отечественной литературе. В конце концов вряд ли на Филипа Рота или Паскаля Киньяра повлияют заметки, написанные кириллицей. А вот прозаик Иван Иваныч может и прислушается к критику-соотечественнику. Но, с другой стороны, пока Иван Иваныч “рожает” шедевр, почему бы не отрецензировать того же Филипа Рота?
4. Что заставляет вас обратить внимание на вышедшую переводную книгу: статус бестселлера, присужденная премия, рецензии в зарубежных газетах или в Интернете, марка того или иного издательства, “серийность”, тема, имя переводчика - или ваше знание других произведений этого автора; его слава и так далее? Обращаетесь ли вы чаще к книгам известных писателей или к новым писательским именам?
Все это влияет. Премии - потому, что это “фишки” в своеобразной литературной игре. Марки некоторых зарубежных издательств и зарубежные рецензии могут стать рекомендациями и без всяких премий. Соответственно и имя российского переводчика тоже значимо. Иногда информационный шум становится уже нестерпимым: так, я не могу дождаться, когда же переведут “2666” Роберто Боланьо или “Миллениум” Стига Ларссона. Хотя, конечно, новых Дэвида Лоджа и Эндрю Крами жду столь же нетерпеливо.
5. Рассчитаны ли ваши рецензии на определенную аудиторию?
Наверняка каждый критик представляет себе “идеального читателя”. Но все-таки благодаря Интернету аудитория стала совершенно непредсказуемой. Или, например, радио. Идет человек по универсаму, в закуток с книгами принципиально не заглядывает, но на весь магазин звучит радио, а там вдруг про книги говорят...
6. Недавно в одной из газет встретилось такое утверждение: “Хорошо продаются только отрецензированные книги” - согласны ли вы с этим? Не значит ли это, что рецензии - один из способов рекламы?
Конечно, рецензия для книги - как плащик во время дождя. То есть, если книга стоящая, она в любую непогоду выстоит, но критическое слово замолвить за нее все же стоит.
7. Когда Синклеру Льюису присудили Пулитцеровскую премию за роман “Эроусмит”, он отказался ее принять в знак протеста против идеи лучшей книги года. Вас не смущает сама идея соревнования в культуре, расцветшая в наше время пышным цветом?
Кажется, разговоры о том, нужны ли литературные премии, остались в прошлом. Сегодняшней словесности нужно все: любые формы поддержки и поощрения. Причем не только денежные. Вот, например, недавно стало известно, что в Тасмании научились делать бумагу из помета вомбата. Так что книгоиздание теперь сможет выжить и в самых нелегких условиях.
8. Вас не пугает общепринятая сейчас практика непременной легкости чтения, книги как части индустрии развлечений, которая действует согласно принципу: каждая книга должна приносить прибыль? Может ли критик или книжный обозреватель стоять на других позициях и противостоять “цензуре рынка”?
Об относительности понятия “цензура рынка” интересно сказано в давно переведенной у нас книге Джона Сибрука “Nobrow”. А критику и книжному обозревателю как раз ничего другого и не остается, как стоять на своих позициях, формировать собственный вкус и навязывать его читателю.
9. Книжный обозреватель и критик - это одна и та же профессия? Известно, что в прежние времена критик играл огромную роль в искусстве. Сохраняет ли критик влияние сегодня?
Критик не забывает высказываться о “литературном сегодня”, озадачивает читателей развернутыми обзорами современного литературного пейзажа. Рецензент - это более прикладная профессия. Он похож на репетитора: возится с теми читателями, что не успевали следить за литературным процессом, но хотят быстро во всем разобраться.
11. Остается ли у вас время на “бескорыстное” чтение - для себя?
Честно говоря, без этого просто не получится читать современную литературу. Время от времени нужно “почистить себя” под Салтыковым-Щедриным и Чеховым.
Источник:
Читать в ЖЖ
Оставить комментарий