Все пять дней с 1 по 5 декабря я безвылазно сидел в ЦДХ, на книжной ярмарке non/fiction.

День первый. Сквозь тьмы и тьмы москвичей, охочих до интеллектуальной литературы (на улице минус двадцать, но в Доме художника от такой толпы настоящая жара), я прорываюсь в администрацию выставки. «Здравствуйте, — вежливо говорю, — у нас проблема: на издательство [Лимбус-Прессс] выдали два бейджика, а сотрудников у нас трое». Бейджик нужен мне позарез — чтобы беспрепятственно проходить на выставку самому, чтобы проводить авторов и журналистов. «Нет проблем, — говорят мне и протягивают бейджик, — с вас 700 рублей». «С какого переляпу? — возмущаюсь. — И так мы заплатили бешеные деньги за стенд, за стол, за мероприятия...» Девушка невозмутима, как скала: «Количество бейджиков зависит от метража стенда». Это мне, я так понимаю, намекают, что я не из «Эксмо» какого-нибудь. «О'кей, — говорю, — дайте тогда приглашений вот столько», — показываю большим и указательным пальцами толщину пачки. Приглашения здесь всегда раздают бесплатно. Девушка секунду думает, закатывает глаза и дает мне бейджик.

Девушка — человек подневольный и ни в чем не виновата, но вообще рвачество устроителей выставки поражает. Дерут со всех и за все. Сначала дерут издательства как сидоровых коз за право участвовать в выставке. Потом обдирают посетителей — с каждого по 200 рублей за вход. Дополнительный стол — плати. Мероприятие — плати. Микрофон, участие в каталоге, пользование лифтом — плати, плати, плати. Неудивительно, что на некоторых стендах книги оказываются дороже, чем в магазинах помимо всякой ярмарки. Неудивительно, что некоторые издательства (для начала музыкальное «Классика XXI век», дальше, думаю, будет больше) отказываются от участия в ярмарке: когда на участие нужно положить две тысячи долларов и больше, а сколько заработаешь — неизвестно, для маленьких издательств это очень большая проблема. Неудивительно, что необъятные стенды «Эксмо», «АСТ», «36,6» и «Аттикуса» вчетвером занимали большую часть центрального зала.

Я уж молчу о том, что в столовой (которая тут единственная, альтернатив нет) за какие-то чудовищные деньги подают среднего качества еду.

День второй. У стенда «Ад Маргинем» я встречаю мегалегендарного редактора Елену Шубину. Елена Даниловна рассказывает мне, что роман Колядиной — вовсе не такой мусор, как про него писаливсякие там блогеры. Я с Еленой Даниловной спорить не смею, но скромно замечаю, что я вот как раз из тех самых блогеров. «А что, — говорю, — при чем тут Колядина?» «Как при чем, она же вчера «Букера» получила».

«Букер», то есть, совершил самоубийство. Если по поводу присуждения его Елизарову возмущались, то теперь просто смеются. Но, конечно, быть может, права Шубина и не правы все те, кто смеются —афедрон, афедрон.

День третий. После объявления лауреатов Премии Андрея Белого (как будто по совету Топорова рубль за прозу отдали Гаврилову) я встречаю литературоведа Глеба Морева. «А что, — спрашивает он меня, — у вас там за история с Левкиным?» (Левкина я видел накануне, отдал ему его авторский экземпляр «Литературной матрицы».) «Кажется, — отвечаю, — там какая-то редакторская правка проскочила без согласования». Морев говорит мне, чтобы я прочитал колонку Левкина на «Полит.ру». Я забываю об этом до следующего дня, когда с тем же вопросом («Что у вас за история с Левкиным?») обращается ко мне Александр Гаврилов. Бегу читать колонку. Вставлено, — пишет Левкин, — четыре страницы редакторского текста.

Ну что я могу сказать. Сейчас, увы, уже не восстановить, как так получилось, что в верстку улетел не тот файл. Ссылка на то, что при таких масштабах работы без проколов не обойдешься, — не оправдание, конечно; не более чем объяснение. Так что остается только попросить у автора прощения; пообещать, что при переиздании текст исправим. Ну и восстановить справедливость: «читателям двухтомника, — пишет Левкин, — надо учитывать, что тексты имеют несколько специфическое отношение к людям, которые выставлены их авторами». Так, будто речь идет о вообще всех текстах. Между тем некоторые статьи приходили не требующими редактуры вовсе. Во многих статьях правка была косметической. Многие авторы, выслушав претензии редактора, находили в себе силы сесть за стол и поработать со своим текстом лишние несколько дней сами.

День четвертый. Мероприятие «Большой книги». Анонсировано примерно так: финалисты и лауреаты премии ответят на вопросы публики. Публики сокрушительно мало. Финалистов и лауреатов и того меньше — один Иличевский. Люди садятся, слушают с минуту и, виновато теребя мобильники, сваливают. Тех, кто просидел от начала до конца, от силы три-четыре человека. Вот, думаю, истинная цена крупнейшей государственной награды в области литературы.

Параллельно с мероприятием «Большой книги» этажом ниже рассказывает про четырехтомник «Намедни» Леонид Парфенов. Из публики дрожащими голосами благодарят журналиста за небезызвестную речь. Ах не надо, отмахивается гуру, давайте лучше про книжки. Парфенов выглядит на миллион долларов. Публики столько, что прорваться к выходу из стеклянного аквариума — реальная проблема.

День пятый. После презентации «Литературной матрицы» в «Билингве» решаем продолжать. Катим по ночной Москве в старенькой «шестерке». Справа от меня — Роман Сенчин, слева —Всеволод Емелин. Жена Емелина лежит головой на Емелине, ногами — на Сенчине. Это, наверное, самая удачная лого-мнемо-графия с non/fiction — люди просто выпивают друг с другом и громко-громко хором читают Маяковского — и никаких литературных дрязг и разборок.

Вадим Левенталь, источник: Saltt.ru

Еще по теме:

• Литературный пейзаж накануне
• Литературная критика: в поисках хороших текстов
• Ярмарка non/fiction: умчались грезы